Форум закрывается. Регистрация новых пользователей остановлена.
Модератор: URS
Осенью 45-го мы уже были в Новозыбкове Брянской области.
Там у отца была новая работа. Он стал начальником штаба бригады,
а вскоре и дивизии бомбардировщиков.
Город от войны пострадал мало.
Шедевр местной архитектуры - замечательные торговые ряды еще
дореволюционной постройки были взорваны нашими при отступлении.
Даже разрушенные сооружения напоминали часть Невского проспекта в Ленинграде,
впечатляя своей монументальностью. Подвалы были целы.
На горке, около пруда красовалась огромная Первая школа, бывшая гимназия,
в ней после войны открылся педагогический институт,
в котором готовили учителей для начальной школы.
Странно, но многое сохранилось, даже уникальный физический практикум
дореволюционной гимназии.
Здорово пострадало красивое еврейское кладбище, там немцы устраивали стрельбы
по памятникам с шестиконечной звездой Давида. До войны в Новозыбкове проживало
много евреев, часть которых немцы расстреляли. После войны было обнаружено большое захоронение в лесу, за станцией. Новозыбков был близок географически к черте оседлости
евреев ( Гомель, Старый Быхов- Могилев). Местечковые евреи были особенными:
с голубыми глазами и светлыми, часто рыжими волосами. Именно, поэтому многих
местные жители попрятали у себя и уберегли от уничтожения.
В Новозыбкове была крепкая община старообрядцев.
Обе общины мирно уживались и при царе, вероятно, потому, что преследовали и тех и других.
Деревянные церкви старообрядцев немцы не сожгли, но наши уже в 50-х годах
взорвали чудесную православную церквушку. Она оказалась рядом со второй школой.
Кому-то идеологически мешало ее присутствие. Рассказывают, что верующие пытались ее отстоять, но тщетно. На уборке кирпича работали и школьники. Не бросать же камни в своих детей! Церковное кладбище сравняли с землей и устроили стадион. Вот оказывается,
когда начали подготовку олимпийцев.
Вторую школу я и окончил в 1949 г. О школе. Она была двухэтажной. Сразу после войны
в ней были размещены пленные немцы за двойным забором и колючей проволокой.
Они участвовали в восстановлении некоторых зданий в городе, но в основном использовались
на строительстве дорог, аэродрома и военного городка. Часть немцев, которые были рукастыми,
мастерили мебель, обшивали население в своем ателье. Мне пошили серый костюм, шикарный
по тому времени, с чисто немецкой, тщательной отделкой. По улицам бегали дошколяры,
подарок временной немецкой оккупации. Догадываюсь, что не все были в восторге от подобного.
В 1947 году пленных из Новозыбкова перевели в другие места.
Новый приплод пошел уже от наших авиаторов.
Нам досталась от немцев школа, которую учителя и старшеклассники сами начали приводить
в порядок. В бывших классах стояли трехэтажные, деревянные нары, обжитые блохами и клопами. Пыль въедалась в глаза, а озверевшие клопы кидались на ребят. После очистки помещений от нар, появились маляры и привели школу в божеский вид. Она была с огромными светлыми окнами, новыми черными досками. К сожалению, демонстрации по физике проводились, как сказала бы профессор В.И. Иверонова, с помощью палочек, веревочек, сургуча. Добавляю: свечек, зеркальц, увеличительных стекол, колес, даже лома и базарных весов с гирями.
Иногда, учитель физики, он же и директор школы, водил нас в первую школу. Его фамилию
я забыл, но прозвище помню: "Без!". Любимое слово - "без". Без веса, без размера, без трения.
Ольга Коновна, химичка, помню по странному отчеству. Тоже очень старалась.
Где она добывала реактивы после войны? Трудно представить! Но опыты демонстрировала.
Лекарственный запах химии отвратно въелся в мое сознание. Может быть, это повлияло на выбор,
когда мне вместо кандидата физико-математических наук предложили доктора химических,
я отказался.
В школе преподавали немецкий язык, но я был "англичанин". Занималась со мной,
правда не с одним, "англичанка" из первой школы. Но принудительно, я должен был присутствовать и на уроках немецкого языка. Делалось это для того, чтобы я не болтался по школе во время уроков. Строгость и порядок в школе ощущались на каждом шагу, даже на физкультуре и на русском языке и литературе. Я много читал художественной литературы,
которая шла вне программы. Прочитал все тома от корки до корки Джека Лондона, Чехова, Зощенко. Конечно, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, но и Апухтина, Фета, Блока, Рылеева, Есенина, Гейне, Байрона, даже Михайловского, до- и после-революционных поэтов Маяковского, Бедного и других. /../ Из Льва Толстого читал только про войну, а из Горького -
что по программе. Любил читать Гоголя, Котляровского и даже Тараса Григорьевича
- на украинском языке.
Библиотека бывшей гимназии, пополненная книгами в довоенное время, сохранилась при немцах и была богатой, разнообразной.
Преподавал нам математику Александр Григорьевич Пригоровский.
Он был виртуоз. Задачи давал еще из дореволюционного Александрова.
Пил, однако, здорово. Когда приходил на урок теплым, говорил:
"Водка - зло, поэтому я ее уничтожаю! Не шумите, дайте вздремнуть".
Мы не мешали: он нас учил уму-разуму. После легкой дремоты он приходил в себя,
и урок был строгим и интересным.
Во время немецкой оккупации он был директором школы в Людкове,
пригороде Новозыбкова. Его не осудили, можно сказать, за такое "плодотворное"
сотрудничество с немцами, оправдали. Говорили, что при допросах он проявил высокое
человеческое достоинство.
"Дети русские не могут оставаться неучами, даже, если идет война!"
Кстати, о Людкове. Там были безземельные дворяне.
Екатерина Великая одарила их грамотами потомственных дворян.
Конечно, не всех, а только тех, кто нес на руках ее карету при
путешествии императрицы в Крым через топкие новозыбковские земли.
/.../
Были и отряды местных жителей, сотрудничавших с немцами.
Был сформирован целый полк, который ожесточенно сражался
с Красной Армией, отступая в Белоруссию.
Но Брянщина, славна, прежде всего, как центр партизанской борьбы.
(Читай, например, « Дети-разведчики в тылу врага», М. 2006).
Со мной учился Вовка Марченко, в 13 лет он был партизаном и конвоировал пленных немцев. Когда те попытались разбежаться - проявил геройство, за что был награжден
орденом "Красной Звезды".
После войны чувствовалось, что и здесь прошла война, - по округе валялась разбитая
немецкая техника, минированы были дороги и даже леса. Подрывались, в основном,
дети, пытаясь достать тол из мины или снаряда.
До 1949 года в городе было неспокойно. Воровство процветало, часто и грабили.
Убивали редко. Вероятно потому, что про «права человека» не слышали,
насильников и бандитов не щадили. Поймали на месте преступления - к стенке!
Это поддерживало порядок.
Культурная жизнь налаживалась быстро.
Работали кино, летний театр.
Весь город в жаркую пору выезжал на реку Ипуть.
Военные играли на стадионе в футбол.
Даже школьники имели свою команду и обыгрывали солдат.
Среди школьников были великовозрастные, некоторые были на пять - семь лет старше меня.
Я два раза погонял мячик в официальных встречах. Старички "салагу" не брали.
Сами забавлялись. В восьмом классе я играл в шахматы на первенство города.
Занял четвертое место.
Вначале в средней школе учились и переростки, но уже в 1948 г создали вечернюю школу.
И правильно! Переростки ушли. А то, рядом с беременной школьницей я чувствовал себя
не очень уютно.
А один из школьников, исключенный из школы, избил близорукого Эпимахова Ивана Ивановича, нашего учителя литературы. Фамилия у него греческая, патриархальная. Эпимахов, зная, что я читаю много и избирательно, подталкивал меня заниматься литературой.
Математик Пригоровский рекомендовал заниматься математикой только потому,
что мне лучше всех удавалось решать геометрические и тригонометрические задачи,
и имел редкое образное мышление. Алгебру я не любил: нудна.
Но все же поехал сдавать экзамены в МГУ на мехмат.
Математика мне казалась непорочной из-за строгих доказательств.
Остальные школьные предметы представлялись гуманитарной болтовней.
В 1948 году отца перевели под Оршу.
Десятый класс я оканчивал без родителей, под присмотром бабушки.
В такой ответственный момент бабушка меня взяла на поруки.
Свою свободу я сам пресекал, а соблазнов было много:
парк - пиво, конечно, "Жигулевское"; танцульки, ухажёрство, и в лес по грибы-ягоды.
Свобода! Сладкое слово - "Свобода". Самостоятельное решение - из глухой провинции
ехать в Москву. Это уже нахальство. В дороге я познакомился с Риной Зеленой.
Она с труппой артистов приезжала в Брянск. Когда ее позвали актеры, она меня
не бросила и наставляла вместо мамы, говорила: «Москва, все же не Новозыбков».
По моей глупости я не пошел в МГУ сдавать устную математику.
Может быть, правильно решил - на мехмате должны учиться те, кто любит алгебру.
Забрал документы и поступил в Бауманку, мне только исполнилось в середине мая 17 лет.
Мой отец Валерий Котов тоже учился во 2-ой школе...
Vladimir писал(а):Мой отец Валерий Котов тоже учился во 2-ой школе.
Иногда он вспоминал преподавателя по прозвищу "Без".
Прозвище Николая Владимировича -"Бес"-
придумано было задолго до нашего выпуска, *
не знаю, что имелось ввиду, вероятно,
его истовая манера в объяснениях материала...
Иногда, учитель физики, он же и директор школы,
водил нас в первую школу.
Его фамилию я забыл, но прозвище помню: "Без!".
Любимое слово - "без".
Без веса, без размера, без трения.
.Старым горожанам эти ошибки видны..
Воспоминания проф. Кузьмина, очень интересные,
но содержат много фактических ошибок,
...принимать безоговорочно, всё, что он написал, за истину, не следует.
Старым горожанам эти ошибки видны, молодым, думаю, они безразличны.
URS пишет:
Всякие мемуары, равно и утверждения их критиков ,
естественно, могут грешить неточностями.
.
Антонина пишет:
Ошибки, действительно, есть. Интересно, какие Вы заметили, уважаемый коллега?
Не знакомы ли Вам Котовы с Кубановской?
Мы жили на Цветной улице, дом 70.
Считать ли, что мои замечания умаляют ценность воспоминаний?
Я думаю, что нет.)))
Ошибки, действительно, есть...
5. Наш двор
В нашей дворне из девчонок я слыла бесстрашной заводилой. Из мальчишек был
Вовка Шерстинский на два года старше меня. Он пользовался непререкаемым
авторитетом не только в нашем дворе, но и на нашей улице Первомайской.
Лазали по чужим садам, меня часто ставили «на шухер», обрывали чуть завязавшиеся
плоды яблок и ели их вволю. Родители кричали, что мы схватим понос и другие всякие
болезни, но есть хотелось всегда, и яблоки были большим подспорьем в нашем рационе.
Потом кто-то научился делать и продавать макуху. Это что-то из подсолнечной шелухи
с патокой. Стоило это копейки, но было очень вкусно. Появились «петушки» на палочке — вкуснятина необыкновенная, но только по праздникам можно было выклянчить у старших пару монет на «петушка».
Драки завязывались спонтанно. Если во дворе — мы с Вовкой по справедливости разнимали дерущихся, выясняли обстоятельства, и, если кто-то был явно виноват, давали ему еще подзатыльник или пинок с угрозой добавить еще и отпускали с миром. Недалеко от нас
на нашей улице было разбомбленное двухэтажное здание, потом, после восстановления
это был роддом, и там мы играли в казаки-разбойники. Можно было лазать по
сохранившимся подоконникам, спускаться по стенам вниз и через горы мусора на полу
прыгать в другое крыло здания.
А когда мальчишки начинали играть в футбол (девчонок не брали), я упрашивала Вовку
взять меня в команду. Когда меня брали вратарем, я очень гордилась, научилась
падать на летящий мяч. Было больно, коленки вечно ободраны, но, если наша команда
побеждала, я была счастлива.
Во дворе у нас стоял большой сарай в виде буквы П. Видимо, эта перемычка была еще крепкая
и к ней взрослые подвесили для нас качели. Сверху этой перемычки была крыша из дранки довольно-таки ветхая. Сквозь ее дыры просвечивало солнце или лил дождь, смотря, какая была погода, но все-таки она защищала, детвору, от осадков.
Однажды я качалась на качелях, как кто-то подошел сзади и стал меня раскачивать довольно сильно. Я сделала вид, что мне это нравится, ведь я же смелая, кричала: еще! Еще! Вдруг
поняла, что слишком высоко взлетаю, да так, что голова оказывается внизу, а ноги высоко
вверху. Еще один качок — и одна из моих вытянутых ног оказывается в дырке крыши,
я повисаю вниз головой. Кричу, что есть силы, но никто не в состоянии мне помочь.
Сколько я так провисела, не помню, только спас меня мой брат Бен. Он пришел с работы
(Бен работал слесарем в железнодорожных мастерских), увидел ситуацию, достал
где-то лестницу и по-пластунски, по дырявой крыше добрался до той дырки, где застряла
моя нога, высвободил ее, снял меня с качелей. А когда я пришла в себя, еще надавал мне подзатыльников. Тогда с ребятней не церемонились. А я от злости решила расквитаться
с теми, кто меня раскачивал. Досталось всем, но это было справедливо, и за это ребятня
меня уважала и побаивалась.
Как-то прибежал Вовка Шерстинский и сказал, что на Садовой улице военнопленные немцы строят новую школу из кирпича. Это место огорожено колючей проволокой, но немцев очень хорошо видно, видно, какие они несчастные и голодные, мол, они знаками показывают, что
хотят есть.
Я бросила клич: кто, что может достать из еды. Через несколько минут ребята стали собираться,
и мы тихо стали продвигаться в сторону Садовой улицы. Каким-то чутьем мы понимали, что старшие не одобрят наш поступок, ведь это же фашисты, наши враги. Но очень хотелось посмотреть на пленных, да и жалко их было. Мы ползком продвигались к колючей проволоке,
чтобы не заметили нас наши охранники, и подползли почти вплотную к ограде.
Понурые, какие-то серые небритые люди таскали кирпичи и доски. Они все-таки увидели нас,
и стали знаками показывать, что хотят есть. Мы им показали, что у нас с собой: у кого ломоть хлеба, у кого — луковица, у кого — морковка. Мы боялись быть замеченными охраной, поэтому быстро побросали все через колючую проволоку и убежали с чувством выполненного долга.
Но на этом история не закончилась.
Кто-то все-таки доложил моей маме, когда она вечером пришла домой с работы.
Она долго не разговаривала со мной, взяла ремень и очень сильно отходила меня им,
плача и приговаривая: «они убили нашу Аську, а ты им хлеб таскала!» Я тоже,
захлебываясь слезами, кричала, что они жалкие и голодные, кто же их пожалеет?
Короче, порка была не только в нашей квартире — досталось всем, особенно нам с Вовкой,
как зачинщикам.
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 23