Местечко НОВОЗЫБКОВ

[URS]

КРУГЛЯНСКИЙ Илья-Давид Израилевич (Фриц-Давид)
Род в 1897 г., в НОВОЗЫБКОВе;
еврей;
образование незаконченное высшее
б/п (бывш член Еврейской социалистической партии, КП Германии);

редактор в ИККИ, консультант в газете "Правда".
Проживал: Москва, ул. Горького, д.36, комн.38 (гостиница "Люкс")..

Арест 20 июля 1936 г.
Приговор: ВКВС СССР 24 авг 1936 г.,
обв.: участии в к.-р. террористической организации..
Расстрел 25 авг 1936 г.
Место захоронения Москва, Донское кладбище







ЮРОВИЦКИЙ Герц Борисович,
род. 1889, г. Новозыбков,
еврей, член ВКП(б) (бывший член фракции меньшевиков),
бывший офицер царской армии,
начальник планового отдела шиноремонтной конторы Главрезины
Наркомата тяжелой промышленности СССР.

Адрес: Мрсква, Ленинградское ш., д.92, кв. 73.
Рассстрелян 17.09.1938.
Место захоронения: Коммунарка.

Реабилитирован 13 июля 1988 г. Пленум Верх Суда СССР

[URS]

Петербургская КУПЧИХА и её Семейство

1905


ПЕВЗНЕР Лейба Хаймович
(* 1846 - )
иудейской веры
образование домашнее

СПб 1 гильдии купец
в купеч сосл с 1902 г

Жительство в гор НОВОЗЫБКОВе

Жена - Соня Боруховна
дочь - Эстра

сыновья:

- Хаим, 33л
с женой Ривкой Мордуховной
их дочь Хая

- Нохим, 31г
с женой Вейлей
их сын Самуил, 4 л
их дочь Берта

- Овсей, 30 л

- Янкель, 25 л

____________
* Справочная Книга..., 1905








1906

ПЕВЗНЕР Соня Боруховна,
СПб, 1й Гильдии купчиха,
веры иудейской,
в купечестве с 1902 до 1906 г, при Муже

Жительство - в гор НОВОЗЫБКОВЕ

При ней
дочь Эстра

сыновья:
- Хаим, 34 л
с Женою - Ривкою Мордуховной
их дочерью Хаей

- Нохим, 32 л
с Женою Вейлей,
их сыном - Самуилом, 5 л
их дочерью - Бертой,

- Овсей, 31 г

- Янкель, 26 л
_______________
*
Спр Кн СП,, купц упр, 1906

[URS]

Alex Agranovsky пишет:
7.11.12

Посылаю фотографию
из музея Яд ва Шем в Иерусалиме,
где я стою около стены
памяти погибших еврейских общин
с такими знакомыми с детства названиями -
Новозыбков,Сураж ,Унеча ,Почеп , Стародуб,
Клинцы, Мглин, Злынка ...

[URS]

Alex Agranovsky пишет:

Сохранилась Табличка с улицы ВОЛОДАРСКОГО
на том месте, где до войны проживала семья ХАЙКИНЫХ
Илья (Элиягу )Айзикович, Ревекка Львовна
и их дети Раиса Буся и Иосиф, мир их памяти...

Мама говорила, что от их дома остался только каштан...

[URS]

Уважаемый Александр,
Благодарим Вас и Ваших близких за добрую
и долгую Память о Новозыбковцах и Новозыбкове...

С Уважением и Признательностью,...

[URS]

ПОИСК сайта "Ищу Человека !"

Агранович Лейба Абрамович пишет:
2012-04-07

Ищу сведения о Аграновиче Лейбе Абрамовиче
Агранович Лейба Абрамович 1919 г рожд,
уехал из НОВОЗЫБКОВА примерно в 1934 г.
В Новозыбкове Агранович учился в еврейской школе
и воспитывался в еврейском детском доме.

С уважением,..

[URS]

Благодарим Уважаемого Коллегу Александра Улезко
за сообщение о публикации.

В августе 44-го

Отрывки из Мемуаров жительницы НОВОЗЫБКОВА

Фаина ПЕКЕЛИС

Детство

Конец войны

Фонари повесили! Фонари повесили!
Под этот крик меня, сонную, вытащили из кровати и поволокли в темный сад
под ужасный гул самолетов и взрывы.
— Все в кусты! — я услышала крик мамы. — Дети, все в кусты и ложитесь!
Аська, схватив меня за руку, рванула так, что мы с ней повалились
под куст черной смородины и замерли. Мама сделала перекличку:
— Феня, ты здесь?
— Здесь!
— Геня, ты здесь?
— Здесь!
— Ася, Фаня с тобой?
— Да!
— Бен?
— Я здесь! — раздался голос брата из-за соседнего куста.

И снова невыносимый вой падающей бомбы, комья земли, посыпающие нас, и запах,
резкий запах металла, земли и одуряющий запах черной смородины…

В саду светло почти как днем. Это фашисты сбросили осветительные ракеты, чтобы им
лучше было видно, что бомбить. А бомбить было что. Новозыбков — небольшой городок
в Брянской области, но стратегический железнодорожный узел. В это время здесь
скопилось несколько десятков военных эшелонов с боевой техникой и живой силой.

Хотя городок уже был освобожден нашими войсками, но немцы находились всего в 100 км.
от города и уничтожить скопление нашей техники им было очень важно.

Я пытаюсь оторвать голову от земли, но Аська ладошкой прижимает ее ниже,
сама почти лежит на мне.
—В дом! Прямое попадание, — кто-то кричит с ужасом и сожалением, — дома больше нет!

Я умудряюсь все-таки приподнять голову и вижу: прямо на меня летит на бреющем полете
немецкий самолет. Не долетев нескольких метров до меня, он резко сворачивает в сторону
и передо мной лицо летчика в шлеме
и в очках. Но выражение его лица я запомнила навсегда.
Эта торжествующе-глумливая улыбка! Это фашист, это враг!
Взрыв в пяти-шести метрах от нас — и огромная воронка.
Несколько секунд мы лежим молча. Вдруг сразу все cтихло и мама стала делать перекличку.
— Дети! Все здесь?
— Здесь!
— Геня! —тишина. Слышен стон.
— Феня?
— Я здесь, но меня ранило в голову!

Мама ползет к воронке, там лежала тетя Геня - она мертва. Мама зовет Асю, но она слабым голосом говорит, что у нее болит живот. Ася очень любила и оберегала маму, старалась не причинять ей излишних волнений. Мама подползает к нам, щупает Асю — у нее кровь, она
ранена в живот. Мама смогла чем-то перевязать ее, но Ася тихо стонет. Слышен звук сирены проезжающей скорой помощи. Бен вызывается остановить ее, ведь он уже большой, ему 15 лет. Раненых забирает скорая помощь и увозит в госпиталь. Мама едет с Асей и тетей Феней.
Видимо, ранение в живот было слишком серьезным. Ася просила пить, но достать воды было неоткуда, мама пыталась смочить ее губы своей слюной. Не доехав до госпиталя, Ася умерла
на руках у мамы. Ей было всего 17 лет.
Так спасая меня, прикрывая меня своим телом, она погибла.

Я не помню, кто забрал меня из этого ада, но опомнилась я в доме нашей дальней родственницы.
Мама была занята похоронами Аси и тетей Феней, которая лежала в госпитале с осколком в голове.
Откуда-то появилась Шура, моя старшая сестра, ей было уже 20 лет, и она работала воспитателем
в детском доме, который находился в центре города. Услышав о налете на железнодорожную станцию, она примчалась из города и отыскала нас.

На следующий день вернулась из командировки мамина старшая сестра — тетя Хана.
Она — агроном и ездила по селам, налаживая после отхода немцев сельское хозяйство.
Придя туда, где мы остановились, она крепко сжала меня в своих объятиях и стала
громко причитать по Асе и тете Гене. Мне стало страшно, и я впервые за эти два дня заплакала.

Потом были похороны Аси. Мама с гробом, в котором лежала Ася, сидела, окаменев,
в кузове грузовика. Вокруг шли Асины сокурсники по техникуму, тихо переговаривались,
вспоминали, какая она была добрая и отзывчивая. Процессия медленно шла к кладбищу.
Меня кто-то держал за руку, а я смотрела на маму и думала: «Почему же она не плачет?»
Больше от похорон у меня ничего в памяти не осталось.

На другой день тетя Хана взяла меня за руку и повела на пожарище, где еще вчера был наш дом.
Это был дом моего деда — Фрейдкина Григория (Герцла). В сорок первом, когда немцы подступали к Брянщине, наша семья, когда на подводе, запряженной нашей коровой, когда пешком двигалась на юго-восток к Воронежу, спасаясь от фашистов. В Воронеже нас загрузили
в вагоны как скот и повезли куда-то. В итоге привезли в Среднюю Азию, в Самаркандскую область Милютинский район колхоз Галля — Арал. Там мы жили и работали до сорок четвертого года,
пока мама не получила письмо с родины, где соседи писали, что немцев прогнали из нашего
города и что дом наш цел, мол приезжайте скорее, пока его не растащили. К тому времени
и бабушка, и дедушка умерли, и мы их похоронили в Милютинске. Мама собрала нас, четверых детей, своих сестер, и мы вернулись в родной городок…

На пожарище были горячие угли и пепел, пахло дымом. Мы взяли большие палки и стали
ковырять пепел в надежде найти хоть что-нибудь из предметов быта. Ведь мы остались
совершенно голые и босые, у нас не было денег ни на что.
Шел август 1944 года. Немцев отогнали от нашей области на запад всего на 100 — 150 км.

Через несколько месяцев, благодаря настойчивым хождениям мамы и ее сестер
(тети Фени — учительницы и тети Ханы — агронома) в местные органы власти нам, нашей семье
(маме, мне, брату и старшей сестре) выделили комнату в коммунальной квартире.
В квартире были еще две семьи: Мельниковы — тетя Поля и ее пять детей (муж воевал на фронте) с левой стороны и семья летчика Усанова — мать и дочь — с правой стороны.
К нам, в нашу комнату поселились две мамины тети, приехавшие из эвакуации, и тетя Феня,
вышедшая из больницы и ждущая от Районо обещанной отдельной площади.
Жили тесно, но весело, по крайней мере, мне так казалось. Я была младшая в семье
и все меня, как могли, баловали, но и поддавали тоже. И было, за что. Брата я вечно дразнила разными прозвищами, вплоть до «Геббельса». Он злился, и часто я получала от него одзатыльники,
ревела громко, чтобы пожалели. Маме было не до нас, она работала с раннего утра до позднего
вечера и очень уставала. Жалели меня тетя Рива и тетя Басева (Бася) – мамины тети.

Тетя Рива была очень набожная, она часто молилась и ждала своего сына Володьку,
который должен был приехать откуда-то с Севера.

Тетя Басева была бездетной, муж умер в эвакуации, и она осталась совсем одна.
Она была очень добра ко мне, часто рассказывала сказки. Теперь я понимаю, что это был
ветхий завет или тора, но тогда слушала с великим вниманием и благодарностью, а однажды
даже пообещала, что как только вырасту и начну зарабатывать, обязательно куплю ей бордовой шерсти на платье. Тогда это был шик. К сожалению, она не дождалась моей первой получки…

________________________________
http://memoclub.ru

Благодарим за сообщение о публикации Уважаемого Александра Улезко



Фото: гор НОВОЗЫБКОВ, 1944 г

[URS]

2. Победа

Однажды весной я проснулась от сильного стука в стенку и громких возбужденных криков.
Было еще темно, всего четыре часа утра. Тетя Оля Усанова стучала к нам в стенку и кричала,
что война окончилась, и чтобы мы выходили во двор. Она кричала и плакала, смеялась и обнималась со всеми во дворе. Еще бы, ведь она только что получила весточку от своего
мужа-летчика, значит, он жив, и теперь не надо так переживать каждый день — ведь войне конец!

Все шумели, а мы, детишки, больше всех! Можно было носиться по двору, кричать и угрожать фашистам, особенно, Гитлеру, и за это нам ничего не будет — взрослым было не до нас.

Вся дворня, а во дворе было еще три флигеля и там тоже жили семьи с детьми, высыпала на улицу. Все поздравляли друг друга, плакали, но слезы эти были светлыми, как и их улыбки.

Теперь, говорили женщины, чьи мужья воевали, будем ждать своих родных с фронта.
Стоял май 45-го. Тогда я тоже задумалась о своем отце. По сути дела я еще его не видела,
хотя мне уже исполнилось семь лет. По рассказам мамы, он служил в трудармии .
Что это такое, я не понимала но я приготовилась ждать отца с фронта. По моим отдаленным отрывочным воспоминаниям, когда мы жили в Узбекистане в кишлаке, мама часто оставляла
меня одну дома, а сама уходила на работу в поле… И вот однажды утром, проснувшись,
я увидела, что на меня смотрит какой-то незнакомый дядька. Я заплакала и стала звать маму. Дядька подошел ко мне и сказал, что он мой папа. Я еще больше заорала: «Уходи, я тебя
не знаю, я тебя боюсь!» Я плакала, пока не пришла с работы мама. Она объяснила мне,
что папа приехал на побывку на три дня, и ему снова надо возвращаться в армию. Но я
не хотела такого папу, все цеплялась за мамин подол и к нему не подходила.
Надо заметить, что уже два года живя среди узбеков, я совершенно забыла русский язык
и говорила только на узбекском.

Папе, видимо, трудно было со мной общаться, и он отстал.
Теперь я повзрослела и решила, что мне тоже нужен отец.

В конце мая стали приходить поезда с демобилизованными бойцами. Мы, все детишки,
вместе со взрослыми бегали к вокзалу с цветами, чтобы увидеть и встретить хоть
какого-нибудь солдата. Были крики, плач, смех и шум, выпивали тут же в привокзальном
буфете и счастливые встречающие и встречаемые в обнимку шли по вокзальной улице
в город. Автобусы тогда еще не ходили.

И так все лето, каждый день почти в каждую семью кто-то приезжал с войны.
А мой отец так в тот год и не приехал.

________________________________
http://memoclub.ru

[URS]

4. Немного о родных

Мамочка моя родилась в большом селе в черте белорусской оседлости, которая называлась
Красная или Попова гора в Новозыбковском районе. Так как семья Фрейдкиных, из которых
она родом, была многодетная, а она вторая дочь, то на нее легла вся тяжесть в воспитании
и выращивании младших сестер и брата Володи.

Старшая сестра Хана была номинальным помощником деда Григория ( Герцла ) и считалась главной в семье, конечно, после деда. Дед занимался колониальными товарами, держал лавку,
в которой главной была тетя Хана, но Ида, моя мама, была более расторопная и деловая,
она никогда не ленилась, и дед поручал ей ответственные сделки.

Это были двадцатые годы ХХ века. Все сестры мамины стали отпрашиваться у деда на учебу — это было очень модно тогда, и постепенно все разъехались в разные города. Две сестры:
Феня и Маня окончили пединституты, Рися уехала в Минск и там закончила медицинский институт. И тут встрепенулась старшая — Хана, она тоже захотела «в люди». Дед отпустил и ее — она закончила сельхоз. техникум и стала агрономом.

А мама Ида как втянулась в дедово дело, так и осталась при нем. Ведь надо же было кому-то хозяйничать в лавке, договариваться о поставках товара. Правда, три класса сельской школы она все-таки закончила, считала она замечательно, особенно, на счетах, это я помню хорошо.

А тут случилась любовь с моим отцом Левой Лифшицем. Он был из соседнего села.
Семья моего деда Бениамина по папиной линии была многочисленной: пять сыновей и три дочери.

Все они занимались кожевенными делами — от заготовки и выработки кож до
изготовления кроя. Папа тоже учился этому ремеслу. Когда мои родители поженились,
а это было в 1923 году, в селах и деревнях еще орудовали белогвардейские и махновские банды. Они нападали неожиданно, грабили, сжигали дома, а если им попадался мужчина, они
заставляли его воевать; если же он отказывался, то его просто убивали.

Однажды во двор к моим родителям ворвалась такая банда. Мама тогда была беременна
Шурой. Она не растерялась, спрятала отца на чердаке в сене, а сама налила горячей воды
в ковш и стала за дверь. Как только бандиты стали стучать в дверь, она крикнула:
— Мужчин в доме нет. Я одна, и, если кто сунется, оболью серной кислотой!
Может, они и испугались, а, может, просто не захотели связываться с женщиной, но все-таки ушли. Видимо, тот ужас, который пережила тогда моя мама, очень подействовал на нее. Сразу после первых родов она катастрофически быстро стала терять зубы.
Потом родились Ася и Бен, а что-то в 30-х годах ХХ века началась кампания по освоению Крыма. Родители решили, что там они начнут новую счастливую жизнь. Мама, как всегда, окунулась с головой в работу, работала на виноградниках, на бахчах, растила детей.
А отцу там не понравилось, он хотел быть начальником, а работать систематически не умел,
да и климат оказался не для него. Он стал уговаривать мать вернуться в Новозыбков.
К тому времени дедушка и бабушка Фрейдкины уже переехали из Красной Горы в Новозыбков.
Семья воссоединилась, мама стала работать в Потребсоюзе продавцом, папа работал уполномоченным по заготовке кож. У него на работе начались какие-то интриги,
и в начале 1938 года его арестовали. Тогда арестовывали каждого второго, правого
и неправого. Мама в это время была беременна мной. Она собрала женщин, у которых мужей арестовали без предъявления обвинения, и они написали письма Молотову (министру иностранных дел) и Калинину (всесоюзному старосте) с жалобами на незаконный арест мужей, но ответа не получили. Тогда мама собрала несколько активных женщин, и они поехали в Москву хлопотать,
но быстро вернулись в Новозыбков, т.к. им пригрозили, что, если не уймутся, то их дети
останутся круглыми сиротами.
Так я и родилась в апреле 1938 года, переняв от мамы неугомонную энергию и обостренное
чувство справедливости…
Я очень тосковала по отцу, а, главное, не могла понять, почему все приходят с фронта,
а мой отец ведь жив, что же он не возвращается? Мама почему-то не могла объяснить это.

Вернулась в Новозыбков младшая сестра мамы — тетя Маня (Мария Григорьевна) со своей дочерью Илей (Виленой). Она была женой капитана Клебанова, который воевал еще на фронте, и сейчас, в апреле 45-го, ждала второго ребенка. Гришка родился на следующий день после моего дня рождения. Мы с Илей радовались, вместе бегали по улицам и всем кричали, что
у нас родился братик.
Потом приехал Клебанов и увез их всех к очередному месту службы — в Армению. Все в Союзе ждали, что после разгрома фашистов Сталин даст приказ наступать на Турцию и отобрать исконно армянскую территорию — гору Арарат. Войска маршала Жукова уже стояли на границе Армении в Эчмиадзине, где служил и мой дядя Савва Клебанов, и с часу на час ждали приказа. Но приказа
не было. В последний момент Сталин передумал, и Арарат остался в Турции. За это армяне
крепко обиделись на Сталина

________________________________
http://memoclub.ru

[URS]

10. Моя музыкальная семья

Петь я тоже любила, но боженька не дал мне вокальных данных. Достаточно того,
что у всех маминых сестер были очень хорошие голоса. Они часто собирались
у тети Ханы во дворе и пели.
Прохожие собирались у калитки и слушали. Говорили с уважением: «Сестры Фрейдкины поют».
А пели мои тетки в основном народные русские, украинские, белорусские и еврейские песни.
Пели песни и советских композиторов. У них очень красиво получалось. Я подпевала, и мне казалось, что я тоже умею петь. Такие концерты устраивались довольно часто. Пели все подряд,
а когда репертуар подходил к концу, тетя Маня — учительница химии и биологии, брала в руки учебник химии, открывала любую страницу, называла первое слово, которое бросалось ей в глаза, будь то «окисел» или «ангидрид», и начиналось попурри с этим словом на разные мелодии.
Это было весело и заразительно. Только кончалась одна мелодия, как кто-то заводил другую
на это же слово.
Иногда все просили спеть соло мою маму. У нее был несильный, но очень нежный и правильный голос. Ее любимая песня украинская «Стои-и-т гора вы-ы-со-ока-я, а пид горою гай. Зеленый гай, густесенький — неужто вправду гай»
Когда она ее правильно выводила, все тихо слушали, а я начинала потихоньку плакать.

Это щемящее «высо-о-кая» взметывалось куда-то ввысь, и мне было и хорошо, и почему-то тревожно. Потом, когда я похоронила свою мамочку, мне было уже за сорок, мы отдыхали
в Ново-Михайловке, и как-то пошли в горы. Сын и муж отошли от меня недалеко, я осталась
одна, и мне стало жутковато. Я огляделась — кругом были горы, и чтобы не быть одной,
я запела, как мама: «Стоит гора…»
Голос хорошо зазвучал, и я вытянула эту песню правильно. Просто, мне не хотелось расставаться
с мамой, я как бы послала ей привет, и снова расплакалась. Больше у меня голос так не звучал,
а потом и вовсе пропал.

Среди этого женского хора звучал и один мужской голос — голос моего отца.
Он в 1946 году все-таки вернулся из трудармии не так торжественно, как победители 1945 года,
но все же вернулся, контуженный, с волочащейся ногой, но живой. После того, как
в 38 году его арестовали, три года он просидел в лагере на Колыме. Началась война,
и всех, кто не представлял угрозы существующему строю, стали отправлять в трудармию,
то есть, на те работы и в те места, где нужны были рабочие руки. Так он попал в Баку, где провалялся в больнице с энцефалитом несколько месяцев. По состоянию здоровья в
действующую армию его не взяли, и он продолжал трудиться в тылу до конца 1946 года.
Он тоже принимал участие в семейных концертах. У него был баритональный тенор,
и он мог выводить любые партии. Помню его соло. Он начинал петь старинную еврейскую
песню — молитву на иврите. И когда голос его взметывался высоко вверх, подхватывали
тетки, вели хором мелодию дальше, он, отдышавшись, вступал снова…

По-моему, эта мелодия называлась «Эзрас». Может, я путаю, но однажды я услышала
очень похожую песню в исполнении хора Турецкого. Я обрадовалась, что не потеряна мелодия.

Тетя Феня пела низким грудным голосом про атамана Дорошенко. Когда приезжала к нам Шура, она подхватывала эту песню, и они вели ее на два голоса — очень красиво. Эту песню они пели редко, потому что этот атаман был врагом советской власти, а здесь, в песне,
он фигурировал, как герой.

________________________________
* Полный текст воспоминаний опубликован на Сайте:
http://memoclub.ru

[URS]

КАЗАКЕВИЧИ в НОВОЗЫБКОВе

КАЗАКЕВИЧ Авром Львович
(1883, Новозыбков Черниговской губ. – 1960, Фастов Киевской обл.),
публицист, драматург.
Большинство произв. подписывал пс. А.Гиндес и Ш.Шнейфал.

В 1905 уехал в США, жил в Нью-Йорке, работал в газ. «Форвертс»,
где печатал ст. и фельетоны, публиковался в разн. евр. периодич. изд.

В 1908 вернулся в Россию, поселился в Варшаве.
С 1925 жил в Харькове, работал фельетонистом в газ. «Дер штерн».
К. – автор сб-ков фельетонов «Томер из дос а гот» («А, может, это Бог», 1929),
«Ин ройш фун тог» («В шуме дня», 1931),
в 1937 в Киеве была опубликована его комедия «От дос гейст блоф» («Это и есть ложь»).
Во время войны 1941–45 писал материалы для Совинформбюро
и пресс-бюро Евр. антифаш. к-та, печатался в газ. «Эйникайт».
После разгрома к-та поселился в Фастове.

___________
* РЕЭ

[URS]

Галина КАЗАКЕВИЧ, Сестра писателя Эм КАЗАКЕВИЧА

НЕМНОГО О НАШЕЙ СЕМЬЕ
(отрывки из воспоминаний)

Наши с братом родители в юности жили в Го­мельской губернии,
в селах НОВОЗЫБКОВСКОГО уезда, отстоявших одно от другого на пять верст. Села эти,
Увелья и Яловка, были довольно боль­шие, особенно Увелья, белорусские
но жили там по нескольку еврейских семей, находившихся между собой в родстве.

Семья отца, Генриха Львовича, была очень бедной, семья матери, Евгении Борисовны,
богатой, и папа юношей ходил из своей Яловки в семью этих богатых родственников как
репетитор для старшей дочери Жени, ее сестры и брата. Сам он обучался в местных начальных
шко­лах, и все отмечали его большие способности.

Революционные события 1905 г застали их обоих в уездном городе НОВОЗЫБКОВЕ, где мама, преодолев сопротив­ление своего отца, нашего дедушки, училась в русской гим­назии, а папа, оканчивая гимназию экстерном, зарабатывал частными уроками. К этому времени он был уже
убежден­ным социалистом, участвовал в работе революционных круж­ков и принимал участие
в местных манифестациях, требо­вавших революционных перемен.

Поженились папа с мамой в 1908 году, вопреки воле маминых родителей: ее отец был
категорически против ее брака с «нищим». Папе было тогда двадцать пять лет, маме двадцать,
и любили они друг друга уже лет шесть. После их свадебного обряда родители мамы отказались
от нее и лишили всякой поддержки (до моего рождения в конце 1911 года).

Вскоре после женитьбы папа и мама поехали в Киев. Там папа поступил
в технологический институт. Он стремился получить высшее образование, и мама очень
хотела, чтобы он продолжал учебу. Но через год они переехали в Гродно, где папа стал
учиться на педагогических курсах, чтобы посвятить себя делу народного образования.
Как видно, и душа его не лежала к техническим дисциплинам, а тянулась к гуманитарным.
На этих курсах папа был среди передовых студентов и горячо отстаивал свои взгляды.
Окончив курсы, он получил звание учителя начальных классов школ для бедных детей
(были в те времена и такие), и семья наша, уже вместе со мной, годовалой,
уехала в Кременчуг, куда папу назначили на работу. Там, в Кременчуге, в 1913 году
родился мой брат Эма — 11 февраля по старому стилю, 24-го по но­вому.

/.../
В 1916 году наша семья по настоянию мамы переехала в Екатеринослав (теперь Днепропетровск) —большой город, где имелись широкие возможности для преподавания и учебы.
Наш папа был необыкновенно способным человеком, и мама старалась, чтобы его способности проявились наиболее пол­но. В Екатеринославе папа работал сперва в начальной школе, затем в частной гимназии, а мама училась в педагогиче­ском институте. И мы, дети, ходили вместе
с отцом в при­готовительный класс гимназии, и малюсенький Эма тянул свою руку первым —
на все вопросы, хотя находился здесь «незаконно», только потому, что его не с кем было
оставить дома. Но он уже умел читать и писать.

Жили мы дружно. Помню, как мама с папой пели в два голоса, помню песни, которые они пели.
Мы с Эмой тоже им подпевали. У папы был очень красивый голос, пел он превос­ходно, хорошо
играл на концертине. Я тоже выучилась впо­следствии играть на ней. Мы все очень любили музыку, пе­ние, но больше всего в нашей семье любили книги.

Вскоре после нашего переезда в Екатеринослав произошла Февральская революция 1917 года.
Это было время исключи­тельной общественной активности. Начались выборы в Учре­дительное
собрание. Эма знал номера всех партий, а их было много, например: 2-й — большевики, 7-й эсеры
и т. д. Когда у нас, детей, спрашивали, где папа с мамой, мы в один голос отвечали: «На Каретной». Там находился революционный клуб, непрерывно проходили собрания, митинги, формиро­вались военизированные дружины, и наши родители были в самой гуще этих событий.
При этом революционном клубе даже устроили детскую комнату, где на время собраний и
де­монстраций родители могли оставлять своих малолетних де­тей.
Помню, как отец показывал нам с Эмой какую-то книжку серого цвета с вертикальной красной полосой и спрашивал: «Монархия или республика?» (Это было название книжки.) Мы в один
голос отвечали:«Республика!» Нам это слово почему-то нравилось больше. Отец радостно восклицал: «Вот видите, мои дети тоже революционеры».

Отец был прирожденным революционером, прекрасным оратором, агитатором, он давно уже
вел агитационную и разъ­яснительную работу среди бедноты и рабочих. А препода­вая в
школах и гимназии, воспитывал своих учеников в атеис­тическом духе.

После Октября 1917 года различные кружки и социалисти­ческие партии влились в РКП.
Вскоре и отец с матерью стали членами Коммунистической партии. Помню, как папа и мама голосовали за второй список — большевиков. Мы, дети, видели также, как город занимали петлюровцы, и наши родители прятались тогда дома, не выходили на ули­цу. Занимали город
и австрийские войска. Был случай, когда власть в городе в течение дня менялась дважды.
По­том пришли красные, и папа с мамой сразу побежали в свой клуб.

Из Екатеринослава мы эвакуировались в НОВОЗЫБКОВ — в 1919 году,
когда к городу подходил Деникин. В НОВОЗЫБКОВЕ мы, дети, жили с мамой у деда.
А папу по партийной линии назначили вскоре в Гомель редактором газеты «Горепашник».

Это был очень трудный период в нашей семье — папа фактически разошелся
с мамой. Мама работала в Наробразе, как тогда говорили. Летом 1919 года она ездила
в охвачен­ное голодом Поволжье, собирала там детей, оставшихся сиро­тами и бедных,
привозила в НОВОЗЫБКОВ, организовывала там детский дом.
В поездках по Поволжью она простудилась и заболела туберкулезом легких, предрасположенность
к этой болезни была у них в семье, а мама к тому же была очень хрупкой. Когда она лежала больной, Эма не отходил от нее, был главный помощник и утешитель. Он очень любил ее.
Затем мама поехала лечиться в Москву, к брату.
А мы, дети, на несколько месяцев остались в детдоме, в Гомеле. В детдоме было голодно,
сахара совсем не получали, в кружки с кипятком бросали соль и крошили хлеб. Сами мыли полы,
я мыла и за се­бя, и за шестилетнего брата. Эма тяжело болел дизентерией, лежал в изоляторе,
потом в больнице.
Вернувшаяся из Москвы мама забрала нас в НОВОЗЫБКОВ, где организовывала детские сады и детские дома и работала в них сама. Там тоже всем нам было и трудно и голодно.

А папа в то время был пере­веден уже в Киев — редактором республиканской газеты
«Коммунистише фон» («Коммунистическое знамя»). Жил он в бывшей гостинице
«Континенталь», называвшейся по-новому Первым Домом Советов. Здесь жили все
ответствен­ные работники, в том числе Гамарник, Якир, Котовский, Картвелишвили, Постышев.
В Киеве, в этом доме-гостинице, наша семья, к счастью, вновь воссоединилась, когда мама привезла туда лечить опять тяжело заболевшего Эму. Она сама легла с ним в больницу, так как
по пути в Киев Эма заразился еще сыпным тифом. Из больницы она пришла уже к отцу.
Со временем отношения у них наладились, и мы, дети, сыграли в этом важную роль.

В Киеве отец очень много работал, занимаясь не только редактированием газеты, повседневной публицистикой, но и литературной критикой. Он хорошо знал русскую литературу, классику, еврейскую литературу — Шолом-Алейхема, Менделе-Мойхер-Сфорима, Ицхока Переца, Опатошу и многих других. Переца и Шолом-Алейхема любил читать вслух. Изу­чил он самостоятельно также немецкий и французский языки. Помню, как он читал нам с Эмой,
взяв каждого на колено, сказки Перро по-французски и тут же перево­дил.

В Киеве мы с братом учились несколько месяцев в кон­серватории по классу пианино.
В «Континентале» всем, у кого были дети, ставили в номера пианино, и уроки проводились
поочередно то в одной квартире, то в другой. Эме почему-то не понравилась преподавательница
в консерватории, и мы перешли в музыкальную школу Шейнина, где он учился играть на скрипке.
Он был чрезвычайно музыкален, имел идеаль­ный слух. И рисовал он хорошо.
Устраивал дома целые спек­такли из моих кукол...

В том же 1924 году мы переехали в Харьков, куда перенесли столицу Украины.
Папу назначили там главным редактором республиканской газеты «Дер штерн» («Звезда»)
и — одно­временно — центрального литературно-художественного и публицистического
журнала «Ди ройте велт» («Красный мир»). В Харькове наш дом всегда был полон известных
и на­чинающих писателей и поэтов. У нас запросто бывали и оста­навливались, подолгу жили, приезжая из других городов, Квит­ко, Маркиш, Фефер, Фининберг, Гофштейн и многие другие.
Как-то Перец Маркиш воскликнул, обращаясь к нашей маме: «Женя, скоро ваша кушетка заговорит стихами!» На этой кушетке спали приезжавшие поэты, в том числе и он.

Приходили к нам и известные артисты, режиссеры, компо­зиторы. Михоэлс, Зускин были личными друзьями нашего отца, и, когда московский ГОСЕТ приезжал на гастроли в Харьков, первый их визит был к нам. Режиссеры и театраль­ные деятели Грановский, Марголин, Лойтер — все были вхожи в наш дом, все любили нашего отца Генриха Львовича. Он действительно был красивый человек. Отец был добрый, общительный, вспыльчивый, увлекающийся, веселый. И очень артистичный. Хорошо пел, прекрасно читал вслух. Как-то даже на чью-то свадьбу принес с собой книгу Шолом-Алейхема и стал там читать. И все слушали с огромным удовольствием.

Уже в годы Великой Отечественной войны, в октябре 1942 года, я получила от брата письмо
из Владимира, в ко­тором он так говорил о нашем отце:
«Я и ты — дети своего отца, человека могучего нравственного здоровья, оптимиста,
Брюньона-интеллигента. И — не знаю, как тебе, но мне это помогает. В худшие времена я всегда
слышал в себе биенье папи­ного сердца и видел его улыбку...»

А мама была совестью и умом нашей семьи. Она понимала, что отец натура талантливая, и стремилась к тому, чтобы он занял достойное место в жизни. Была она серьезная, сдержанная, жила больше внутренней жизнью, и мы, дети, часто старались ее рассмешить. Особенно старался Эма, и это ему удавалось. Относился он к маме с неизменной любовью и нежностью.

Папа в то время был назначен директором Харьковского театра. Потом он работал редактором отдела республикан­ского Центриздата и много сил отдавал воспитанию молодых литераторов. Одновременно он занимался переводами, пере­вел на идиш труд Ленина «Развитие капитализма
в России» и «Анти-Дюринг» Энгельса, составлял русско-украинско-ев­рейские словари,
подготовлял и редактировал учебники для вузов.
Он часто выступал в клубе имени III Интернационала, одном из центров литературно-
общественной жизни в Харь­кове.

/.../

В 1931 году брат один уехал в Биробиджан, а через год туда приехали и отец с матерью.
Я с мужем и полуторагодо­валым сыном переехала тогда жить в Москву. В Биробиджане
отец был назначен редактором областной газеты «Биробиджанер штерн» («Биробиджанская звезда»), избран членом обко­ма партии, вел, как всегда, большую общественную работу.

Умер он скоропостижно в декабре 1935 года,
в возрасте пятидесяти двух лет. А через полтора месяца умерла мама.

Спустя пять лет, в 1940 году, в Москве, брат написал «Письма к моему отцу на тот свет».
Из них видно, какое огромное место в его душе занимал и продолжал занимать наш отец:

«Часто я думаю — сколько умных советов я мог бы получить от тебя, если б у меня при
твоей жизни хватило бы ума спрашивать у тебя советы! Но ум приходит слишком поздно.
...Вообще ты всегда относился к моим произведе­ниям с большой верой в меня и может быть,
недоста­точно критически. Спасибо тебе за это, отец... Ты твоим глубоким пониманием
помог мне сохранить веру в себя.
И кроме этого «педагогического» смысла, — может быть, ты таки был прав в твоем хорошем
мне­нии обо мне? Но этого я еще сам не знаю — это видно будет позже».

[URS]

Ге́нех (Ге́нах, Ге́нрих Льво́вич) КАЗАКЕВИЧ
(1883, Черниговск губ — 1935, Биробиджан) —
еврейский советский журналист, общественный деятель.
Писал на идише.
Отец писателя Эммануила Казакевича.

Выходец из семьи евреев-земледельцев Черниговской губернии.

В 1912 г окончил педагогические курсы в Гродно
и до 1917 г работал в еврейских школах на Украине.

После Октябрьской революции 1917 г. активно работал
в идишистской коммунистической печати как автор и редактор;
был редактором еврейского отд. Российского телеграфного агентства (РОСТа)
в Москве; а также - основатель и гл редактор первых советских еврейских
периодических изданий:
— газет «Комунистише фон» (Коммунистическое знамя, 1919) и «Комунистише вэг»
(Коммунистический путь, 1921), литературного журнала «Ди ройтэ вэлт»
(Красный мир, 1924), ежедневной газеты «Дэр Штэрн» (Звезда, Харьков, 1925) и др.

В 1920-х гг был одним из видных советских еврейских литературных критиков,
ответственным редактором ряда педагогических и литературных сборников,
учебников, справочников, занимался переводами на идиш, обработал и издал
театральные пьесы классического еврейского репертуара.

[b]В 1932 г переехал в Биробиджан в новосозданный Биробиджанский еврейский
национальный р-он,[/b] где основал и 7 июля 1935 г стал гл редактором областной
газеты «Биробиджанер штерн» (Биробиджанская звезда). Создал несколько
районных двуязычных еврейско-русских газет.

Именем Генеха Казакевича названа одна из центральных улиц Биробиджана.

____________
* по материалам ЕЖЕВИКИ

[URS]

Алекс пишет:
2 янв 2012

Ищу родственников,
знакомых или людей которые знали
семью КОССЫХ (позже Косовых),
живших в НОВОЗЫБКОВЕ до середины 30-х годов.
(Шмерк КОССОЙ владел Красильной Мастерской).

Также ищу
родственников РЕЗНИКОВА Гирша Иосифовича 1889 г.р.
родом из Красной горы или Святска,
был женат на Бройне КОССОЙ.

Буду благодарен за любую информацию.

Александр

Уважаемый Александр,
видимо, представители семейства КОССЫХ
и теперь живут в Новозыбкове...

По крайней мере, в справочниках о предпринимателях
Новозыбкова есть такая информация:

ООО «ИНТЕРСЕРВИС»
г. Новозыбков
243020,
Брянская область,
г Новозыбков, ул Станционная, д 7
Директор компании -
КОССОЙ Леонид Иосифович

И, хотя сам Л.И. КОССОЙ (согласно судебным документам),
является уроженцем Республики Беларусь, судя по всему,
это именно та фамилия, которая Вас интересует.


С уважением,..

[URS]

Дополнительно сообщаем источники
для исторических справок
о фамилии КОСЫХ в Черниговской губернии


Государственный архив Черниговской области

ф. 127, о. 14, д. 4255 – список евреев поселившихся
во 2 стане Новозыбковского уезда по 23 мая 1882 г

ф. 127, о. 14, д. 4259 – список евреев поселившихся
в 3 стане Новозыбковского уезда по 23 мая 1882 г

ф. 127, о. 14, д. 4263 – список евреев поселившихся
во 2 стане Кролевецкого уезда по 23 мая 1882 г

2 стан:
Ничеговка, Мостище, Морковцы, Рудьковка, Браница,
хутор Рабиновича, поселение при ст. Бобровица

Некоторые фамилии евреев-жителей 2 стана Кролевецкого уезда:
Шампанер, Кацнельсон, Ламнин, Батурин, Ясиновский, Друянов,
Марголин, Хаитович, Левин, Голик, Беренштейн, Старобинский,
Горомос, Тантклевский, Жуковский, Урес, Лапидус, Дробинский,
Левитанский, Круковский, Неменов, Межиров, Рот (австрийско-подданный),
Воловик, Эпштейн, Гальперт, Грабовский, Брук, Кацман, Гальперин,
Городецкий, Сриер, Хазанов, Таперный, Мовшович, Гинзбург, Глиндин,
Шофман, Розин, Шиф, Грунтфест, Славин, КОСОЙ, Рабинович, Померанец

[URS]

МАГИДИН Зелик Хаимович

род. в 1888 г. в Новозыбкове;
- еврей, сын домашнего учителя
образование. домашнее.
учен. фотографии;

В 1905 г. вошел в группу Анархо-коммунистов
«Черное знамя» в Новозыбкове; распростр. литерат.

В 1906 г. в Вильно участв. в экспроприации.
Арест. там же в 1907 г.
и 28 февр. 1909 г. суд. палатой осужд. по 2 ч. 102 ст.
Уголовн. уложения, 1 ч. 1453 и 1452 ст. ст. Уложения
о наказ. по делу о взрыве бомбы в о-ве «Мазут»
и за принадлежность к группе Анархо-коммунистов
на 4 г. каторги. Сидел в Лукишках до 1912 г.

На посел. водвор. в Новоудинск. вол., Иркутск. губ.
1915-17 гг. жил в Иркутске, работ. фотографом.
Беспарт.
Чл. бил. О-ва N 2889

___________
* История уголовно-политического террора в биографиях.
Под редакцией Гусева О., Перина Р., 2003

[URS]

Лучинский Юрий Михайлович
Жидовская морда( Рассказ: Мемуары)
Журнал "Самиздат":

Октябрь 1991 года. Округ Рокингем, Вирджиния, США.
Группа петергофского районного истеблишмента визитирует
sister-city Харриссонбург. Окружной центр.
Целыми днями колесим по округу и окрестностям. Включая Washington DC .
Знакомимся со всем, чем только можно, в американской жизни.
Программа составлена по-американски деловито и насыщенно.
Даже несколько утомительно.

В один из моментов мне это надоедает.
На экскурсию по очередному объекту, то-ли какой-то фирме,
то-ли ферме, не иду. Остаюсь в автобусе и с наслаждением ничего не делаю.
Покуривая 'Marlboro' и попивая Sprite из ледника. /.../
Немыслимые чудеса для нас, совков девяносто первого года,
впервые попавших в Америку.
Местными активистами для наших поездок нанят автобус. Ничего крутого,
тривиальный school bus . /.../
Водитель, sorry, драйвер - старый благообразный еврей . Очень старый.
Ему больше семидесяти лет, но на вид об этом даже не подумаешь.
В Америке народ хорошо сохраняется. Даже евреи.
Не помню, к стыду своему, как его зовут.
Дядечка он очень добрый и веселый. Во время всех поездок сыплет еврейские анекдоты
на английском языке. Их нам с большим трудом переводят сопровождающие нас девчонки.
Студентки кафедры русского языка местного James Madison University. Русско-еврейской
анекдотической лексике в университете явно не учат. А сам драйвер по-русски ни бум-бум.
Хотя, как выясняется, и мог бы немножко...
Сижу, значит, в автобусе, попивая спрайт. Потихонечку, на уровне своих легких познаний
в английском языке, общаюсь с еврейским драйвером. О жизни. Он начинает мне рассказывать
о себе. И выясняется, что родители приехали в Штаты в 1912 году из России.
Из классического еврейского городка Новозыбков, что нынче на Брянщине .
Вскоре по приезде в Америку родили и его самого.
При этом я еще раз мысленно восхищаюсь предполагаемым возрастом собеседника.
А тот с приязнью узнает, что я на четверть еврей, и вполне считаю себя таковым. Свой!
Хоть и гой, но свой! А когда разъясняю ему, что мой еврейский дедушка,
Григорий Борухович Лучинский, родом из Екатеринослава, края, недалекого от Новозыбкова,
по крайней мере, в межконтинентальном масштабе, приходит в полный восторг. Земляк!
На следующий день после ланча драйвер с добротой в голосе сам просит меня посидеть
с ним. Я не иду на послеобеденную прогулку и остаюсь в автобусе. Дедушка притаскивает
пива с орешками и угощает меня. А потом из своей загородки вытаскивает толстый
старинный альбом. Показывает мне. А там... множество старинных русских открыток с видами
южных российских и украинских городов. В том числе и Новозыбкова.
Вынимает по очереди каждую из прорезей в альбомных листах, показывая мне 'back side' .
И на каждой открытке, естественно, рукописный текст. Традиционно примитивный.
'Открыточный'. На русском языке. Очевидно, письменный идиш был тогда для новозыбковцев
менее доступен, чем великий и могучий. Вчитываюсь. Все послания из России в Америку.
Короткие сообщения о жизни и новостях. Поздравления с праздниками, в том числе
и традиционными христианскими. С 1912 года. И, естественно, до 1918 года.
Дальше - понятно, что было.

' - Здравствуй, Феня!... Поздравляем... Привет вам всем от... У нас все хорошо.
Все здоровы.... Целую, Ося.
- Здравствуйте, Феня и Лазарь!... Ривочка вышла замуж...
У Молочников умер дедушка Соломон... Ося.
- Здравствуйте, мои родные!... ...Блюмкины уехали последними... Живем очень тесно...
продали... кушать мало... Сонечку взяли к... У Ривочки умер сыночек Сенечка... Ваш Иосиф.'

Даже моего английского языка хватает для перевода этих текстов.
Глаза драйвера делаются глубокими и влажными. Он молча нумерует карандашом
открытки и под этими номерами записывает в блокнот мои корявые переводы.

'...Hello!... Fenya and Lazar (записывает в русском произношении)... Our Congratulation...
We are very good... Rivochka has married... Molochnik's grandfather Solomon is died...
Osya (не Joe, а Ося)... Blumkins left... Food is not enough... Sonechka entered to... Your Josef'.

Открыткам без малого восемьдесят лет. Надписи сделаны руками его близких.
Его предков из России. Которых он никогда не видел. И никогда доселе не знал,
о чем же они писали в Америку. Узнал.
/.../

[URS]

ЖЖ arthem
2006

1.

КУШНЕРЕВ Константин Яковлевич
(мой дед)
родился 22 декабря 1900 года,
в городе НОВОЗЫБКОВЕ, Черниговской губернии.

Прадед
Отец –
Яков Матвеич – родился в Посаде Городня, Черниговской губернии,
в семье кустаря. В детстве лишился родителей, воспитывался у одинокой женщины
(родственница). Учился грамоте у тамошнего священника и работал причетником
в староверческой церкви (староверы – двоеперстники, два перста – ИС.ХЫС, Иисус Христос).
Жители всего посада были староверами.
В конце 19 в. он переехал в город НОВОЗЫБКОВ, стал псаломщиком единоверческой церкви
(единоверцы совершали богослужение и все обряды по-староверчески, но признавали
православную церковь, священники, псаломщики, благочинные назначались православной
церковью). Песнопение было староверческое (по содержанию, мотивам и нотам).
Староверческие книги писались другим шрифтом. Священные книги признавались только
староверческие. Ноты были не обычные, а крючки.
Было не до, ре, ми, фа, соль … а ут, ре ми, фа, соль …
Вскоре был назначен священником единоверческой церкви.
Единоверцы любили слушать его пение, уважали за староверчество. Он не терпел православную
церковь, спорил с православными попами. Не помню, из-за каких дрязг с православным
духовенством, он был лишен звания священника и сослан в Вятскую Губернию, служил же там
сначала псаломщиком в селе Святополье, затем священником в селе Слутка Нолинского уезда
в единоверческой церкви.

Не помню, когда он был переведен священником в село Красногорье Больше-Сетьминской
волости (около 1915-21 гг.) – Вятская губерния: 11 уездов, 10 волостей, волость – около 15 деревень.
Потом он уехал (причина неизвестна) в Нижегородскую губернию,
в одно из сел священником, где и скончался перед войной
(дядя Ваня сказал – село Васильсурск).

Характер:
во-первых, очень начитанный, хотя и малограмотный (учился у попа).
Не любил и часто ссорился с православным духовенством.
В начале революции писал письма против поведения православного духовенства
в органы Советской власти. Помню такой случай: в село Слутку приехал благочинный
(духовный начальник). Он с отцом поспорил на религиозную тему, и отец ударил его
ладонью по щеке. Видимо, за это и перевели отца в маленькое село Красногорье.
Он был фанатиком старообрядства.

Я (до высылки его в Вятскую губернию) жил у него в семье, а когда Яков Матвеич
уехал в Святополье, я и сестра Варя остались у дедушки (по матери).
А когда отец переехал в Слутку, я не надолго приезжал к нему туда,
а затем снова уехал к дедушке и начал учиться в начальной школе.

Прапрадед (отец мамы моего деда)
В память о Слутке – несколько слов о дедушке,
Михаиле Александровиче ГОДЛИНЕ.

Родился где-то во второй половине 19 века, в семье еврея,
но почему и когда крестился и стал православным (точнее – единоверцем), не помню.
Работал рабочим в Новозыбковской спичечной фабрике Волкова. Умер в 30-ых годах.

Бабушка, его жена, Наталья Ивановна – малограмотная женщина, из мещан,
нигде не работала, занималась домашним хозяйством.
Жили они в собственном маленьком деревянном домике, на улице Садовой,
домик состоял из прихожей, кухни и одной комнаты.
Дедушка и бабушка очень любили заниматься цветоводством и садоводством.
Например: вся южная сторона дома была обвита диким виноградом.
На небольшом усадебном участке было несколько грядок для овощей,
остальное место было занято яблоками, грушами, сливами, причем самых лучших сортов.

Дедушка и бабушка были очень добрые люди, гостеприимные
(при том, что бабушка не работала!), никогда не ссорились,
никогда не обходились грубо, одним словом – простые люди.
В Новозыбкове было много евреев.
У дедушки был сын – Михаил и дочь – Ольга (мама деда Кости).

Сын – доктор сельского хозяйства, профессор.
Он выбился без помощи своих родителей.
Очень не любил, когда ему оказывали помощь.

Дочка – Ольга Михайловна, малограмотная женщина,
вышла замуж за псаломщика Кушнерева, нигде не работала,
занималась воспитанием детей (Варя, Костя, Саша, Миша, Федор, Ваня).


О себе.

В 1900 гг. жил у отца в г. Новозыбкове,
после чего жил и учился у дедушки Годлина до 1917 г.
Один раз за это время ездил к отцу в село Слутку.
Учился сначала в начальной школе,
а затем с 1912 по 1916 г. в Новозыбковском высшем/?/ начальном училище,
которое закончил с отличием и получил похвальную грамоту.
В 1916 г. поступил в Новозыбковское с/х техническое училище,
но в конце 1916 г. дедушка отправил меня к родителям в Вятскую губернию
в связи с наступлением немцев, которые находились
уже в 75 км. от Новозыбково в г. Гомеле.

Дедушка, бабушка, сестра Варя остались жить в Новозыбкове.
Приехав к отцу в село Красногорье, я сначала нигде не работал,
помогал отцу по службе в церкви, где фактически был руководителем хора.
В 1917 (летом) завербовался в партию геологов, которые начали провешивать
линию железной дороги от пристани Медведок до Красноуфимска, ходил с геологом,
носил рейки, астролябию и др. приборы. Осенью этого же года работы прекратились,
геологи и студенты разъехались, т.к. в это время в Нолинске произошло
белогвардейское восстание под руководством полковника Степанова
(белогвардейцы сожгли здание духовного училища, облив его керосином,
где погибло несколько красноармейцев во главе с командиром Вихоревым).

В 1918 г. учился в 9-ом педагогическом классе Нолинской женской гимназии.
В это время был организован союз учащихся, в котором я руководил
культурно-просветительской секцией.
В январе 1919 г. 9 класс был расформирован и почти все его ученики
были зачислены на уездные учительские курсы (месячные),
по окончании которых слушатели курсов были распределены учителями по школам
Нолинского уезда. Я попал в школу 1-ой ступени в село Татаурово, работал там
январь-март 1919 г. (начальная школа – четыре класса).
Затем учителем школы 1-ой ступени в деревне Ворончата Александровской
волости с марта по август 1919 г., с августа 1919 по сентябрь 1921 г. снова в селе Татаурово.

Моя общественная деятельность в селе Татаурово.
В декабре 1919 г. в месячник комсомола подал заявление и с января 1919 г.
был принят в члены Р.К.С.М. (членский билет подписал брат Сашка)
и был в комсомоле по 1925 г.
Участвовал в работе отрядов по борьбе с дезертирством (по ночам)
и в продотрядах, разыскивали спрятанные кулаками хлеб (днем)
– это был еще не период раскулачивания, кулаков не ссылали, только отбирали излишки.
В праздничные дни на площади перед ВОЛИСПОЛКОМом устраивались митинги
и демонстрации, где я выступал с докладами. Открыли в селе Дом Просвещения,
в котором проводили собрания, устраивали концерты, спектакли.

В 20-21 гг. был предселателем ВолПолитПросветкома, организовал в волости
11 изб-читален, в которых проводились беседы, читки журналов, газет, брошюр.
Из уезда много поступало брошюр, плакатов, листовок и т.д., все это я распределял
по избам-читальням. Заведующие изб-читален были грамотные крестьяне тех же деревень.
Периодически я ездил по избам-читальням для организации работы там.
По назначению УОНО (уездный отдел народного образования)
проводил с учителями волости так называемые самокурсы.

В августе 1921 г. был вызван в Нолинское УОНО, куда и переехал вместе с женой,
тоже учительницей (познакомились в Татаурово, где она была учителем,
поженились 26 мая 1921 г., ее звали Екатерина Николаевна Герасимова).

_________________________________________________________-
arthem :
Биография моего деда. сегодня забил в word записи,
которые делал еще школьником

[URS]

2.

Работа в Нолинске

С сентября 1921 по июнь 1922 г. инструктор УПОЛИТПРОСВЕТА
(уездный политико-просветительский комитет) и председателем УГРАМ ЧЕКА
(уездная чрезвычайная комиссия по борьбе с неграмотностью).

С июня по октябрь 1922 г. был библиотекарем Нолинской Центральной Библиотеки.
С октября 1922 по январь 1924 г. информатор УКОМА РКП (б).
С января 1924 г. по март 1925 г. заведующий УПОЛИТПРОСВЕТОМ.

Март-июль 1925 г. – преподаватель обществоведения в школе 2 ступени.
Август-ноябрь 1925 г. – председатель УПРОСА (уездное правление союза работников
просвещения).
Ноябрь 1925 г. – сентябрь 1926 г. – руководитель школы-передвижки.
Октябрь 1926 г. – январь 1927 г. – преподаватель школы 2 ступени.
Январь 1927 г. – июль 1927 г. зам.зав АПО (Агитационно-пропагандистский отдел)
УКОМа ВКП(б). В августе 1927 г. был вызван на работу в Вятский ГУБКОМ
(губернский комитет) ВКП (б).

Партийная и общественная работа

За время пребывания в Нолинске.
Октябрь 1922 – январь 1924 г. – инструктор-информатор УКОМ РКП (б).
В мае 1923 г. – уполномоченный УКОМА РКСМ по укреплению и направлению
(организации) работ комсомола в Буйской, Татауровской, Верхо-Сунской волостях.
Июль 1923 г. – уполномоченный УИСПОЛКОМа по проведению волостных
съездов советов и делегат этих съездов в Буйской, Татауровской, Верхо-Сунской волостях.
1923-1924 гг. – политрук Нолинской школы 2 ступени от УКОМА РКСМ.
1923-24 гг. – лектор Нолинской РАЙСОВПАРТШКОЛЫ (готовила пропагандистов, избачей и т.д.).
С апреля 1924 по 1925 г. – уполномоченный ГУБИСПАРТА
(губернская комиссия по истории партии) при Нолинском УКОМе РКП(б).
С июля 1924 – по 1925 г. – уполномоченный УКОМа РКП(б) по проведению волостных
беспартийных конференций пол выполнению решений 13 съезда РКПБ.

Ноябрь 1924 г. – уполномоченный УКОМа РКП (б) по проведению волостных партийных
конференций в Сунской и Екатерининской волостях.
Февраль 1925 г. – уполномоченный УКОМа РКП (б) по инструктированию ВОЛКОМОВ
и ячеек РКП (б) в Немской, Порезской, Ухтымской и Богородской волостях.
Март 1925 г. – уполномоченный УКОМА РКП(б) по инструктированию ВОЛКОМОВ
и ячеек РКП (б) в Александровской, Сунской, Татауровской м Екатерининской волостях.
Ноябрь 1925 – июль 1927 г. – штатный пропагандист, зам.зав АГИТПРОПОТДЕЛОМ,
уполномоченный ГУББЮРО по политическому самообразованию при УКОМе ВКП (б).
В 1924-25 г. руководил Ленинским кружком для комсомольцев и коммунистов.

16 ноября 23 года Нолинской городской парторганизацией был принят в кандидаты ВКП (б),
а в феврале 1926 г. (стаж для интеллигенции – 3 года,
тогда как для рабочих и крестьян – 1 год) переведен в члены партии.
Одновременно проходил военную службу 1923-24гг.)
в 259-ой Нолинской отдельной роте Ч.О.Н. (часть особого назначения),
борьба с контрреволюционной деятельностью и бандитизмом,
на должности командира взвода разведчиков, нес караульную службу при УКОМе РКП(б)
(назначали и обвинителем бандитов (на суде) и даже защитником над проститутками).

Во время прохождения кандидатского стажа меня комиссия по чистке партии
исключила из кандидатов за то, что один гражданин написал заявление,
что я держу связь с отцом-священником. Я поехал в Вятку по этому поводу
в партийную комиссию при ГУБКОМе РКП (б), там меня восстановили
в правах и сказали, что мы можем Вас заставить содержать отца, хотя он и священник.

Вятка-Киров

Июль 1927 г. – сентябрь 1929 – заведующий АГИТПРОПКАБИНЕТОМ
и зав.домом коммунистического просвещения ГУБКОМА ВКП(б).

Январь-февраль 1929 г. – зав. курсами по подготовке рабочих от станка
в аппарат губернских и городских организаций на руководящую работу.
Апрель 1929 г. – партработа на кожзаводе № 2
(главным образом – организация соцсоревнования).
Сентябрь 1929 г. – сентябрь 1930 г. – заведующий отделом культуры
и пропаганды Вятского окружкома ВКП (б).
Декабрь 1929 – 1930 г. – председатель окружного Совета Воинствующих Безбожников.
Май 1931 – сентябрь 1933 г. – зав. парткабинетом горкома ВКП(б) и лектор
Нижегородской краевой совпартшколы по партстроительству
и методике партийной пропаганды.
Июль 1931 г. – уполномоченный по раскулачиванию
в Трехреченском сельсовете (поручение горкома ВКП (б) и отдела ОГПУ).

Ноябрь 1931 г. – 32 тг. – председатель РАБСЕЛЬКОРОВСКОЙ комиссии при горкоме ВКП(б),
член Вятского горсовета, заведующий Вятским ГОРОНО (1930-31 гг).
1932 г. – лектор по организации и методике партпропаганды при Вятском вечернем КОМВУЗе.
1931-32 гг. – политрук допризывной подготовки
и начальник агитпункта станции Вятка-первая при управлении военного коменданта.
Апрель-август 1932 г. – лектор по методике партпропаганды
на межрайонных курсах партактива при горкоме ВКП (б).
Апрель 1933 г. – в составе бригады горкома ВКП (б) на партработе
на кожкомбинате имени КОМИНТЕРНа по реализации решений
Нижегородского крайкома ВКП(б). Сентябрь 1933 г. –
июль 1936 г. ответственный инструктор по АГИТПРОПРАБОТЕ
и зав.парткабинетом политотдела Вятского отделения Северных Железных Дорог
(откомандирован туда по решению горкома ВКП (б).

В 1932 г. получил билет № 10 ударника 1 пятилетки.
В эти же годы обучался военной стрельбе и получил медаль «Ворошиловский стрелок».

1936 г.
3 августа по клеветническому заявлению инструктора политотдела Харенковой
в адрес политотдела Горьковской ж/д меня исключили из партии,
объявили «врагом народа» за систематическую пропаганду троцкизма./.../

Это было совершенно неожиданно для меня и я, взяв слово на 3 минуты,
мог только заявить, что никогда не занимался пропагандой контрреволюционного троцкизма,
не имел никаких колебаний в правильности генеральной линии партии, что книгу использовал
в таких-то случаях и для того, чтобы подчеркнуть контрреволюционную сущность идеологии
и тактики троцкистско-зиновьевской сволочи. /.../

«Кировская Правда»
«На железнодорожном транспорте разоблачен двурушник Кушнеров –
зав. культпропом политотдела отделения, систематически протаскивавший
в пропагандистской работе троцкистскую контрабанду».

В течение долгого времени меня нигде не принимали на работу, друзья,
знакомые и незнакомые – все прекратили здороваться, далеко обходили при встрече.
Наконец, я пошел в горком ВКП(б) к секретарю и поставил вопрос так:
я являюсь гражданином СССР, имею право на работу и требую эту работу.

Вскоре меня пригласили в Кировский горсовет и приняли на работу в качестве
инструктора-информатора, где я и работал с 3 сентября 1936 г. по 21 августа 1938 г.
Горком партии поручил парторганизации вовлечь меня в общественную работу
и проверить на ней. И я выполнял эту работу, начиная с того, что участвовал
в работе стенгазеты, пел в хоре ГОРСОВЕТа (баритон).
Во время выборов депутатов был агитатором на избирательных участках,
выполнял и др. поручения.

Я неоднократно подавал заявления в паркомиссию при обкоме ВКП (б),
а затем в парткомиссию при ЦК ВКП(б). Парткомиссия по Кировской области 25 ноября 1936 г.
восстановила в партии, объявив строгий выговор, но под давлением начальника подора
Иванова это решение не было проведено.
После вторичного заявления в парткомиссию при ЦК ВКП(б)
в 1937 г. прибыла выездная комиссия в Киров для рассмотрения протеста
бывшего начальника ПОДОРа Иванова против моего восстановления и моего заявления.
Комиссия отклонила протест Иванова как необоснованный и постановила восстановить
меня в партии с объявлением строгого выговора с занесением в учетную карточку.
Комиссия предложила Сталинскому РАЙКОМу партии оформить мне выдачу партбилета
и вскоре я его получил. /.../.


Уже после восстановления в партии я написал Заявление о несогласии
с выговором (написано - 2 марта 1938 г.).

«Решением партколлегии КПК (комиссия партийного контроля) по Кировской области
мне был вынесен строгий выговор с занесением в личное дело за, якобы, недостаточное
разъяснение троцкистских цитат в докладах и беседах. С этим решением я не согласен
и не признаю правильным и соответствующим действительности, так как:

1. Считаю, что взыскание дано мне «на всякий случай», что неудобно же полностью
реабилитировать человека, провокационными методами обвиненного в больших смертных грехах.
Для этого же притянуто за волосы и обвинение в «недостаточном разъяснении».

2. При предъявлении указанного обвинения мне ни разу не были представлены конкретные факты,
на которые я мог бы дать то или иное объяснение. Обвинение это настолько специфично,
что требуется не пустое голословное заявление – «недостаточное разъяснение» - но нужны факты,
во-первых, и их доказательство, во-вторых». Нигде, никто и никогда этого не сделал.
По крайней мере, я об этом не знал и не знаю и защищаться не мог и не могу.

3. Цитаты мною брались не непосредственно из какой-либо троцкистской литературы,
а исключительно из документов нашей партии, из произведений Ленина и Сталина,
где дается необходимое и достаточное разъяснение, что мною и было использовано.
Кроме того, брались такие факты, которые показывали контрреволюционную сущность
троцкистов и прочей сволочи.

4. Как обвиняемый особого характера, я был поставлен в такие невыгодные условия,
что не мог использовать все права и возможности для защиты себя от
необоснованных нападок и обвинений.

5. Лично я не страдал и не страдаю ни косноязычием, ни туманностью мысли и речи,
ни другими подобными недостатками. На протяжении своей девятилетней
пропагандистской и четырехлетней преподавательской работы ни от кого я
не получал замечаний о несправедливости, о туманности, о путаности ит.п.
недостатков докладов, бесед, занятий».

После восстановления я решил вернуться на учительскую работу.
Горсовет отпустил меня, а отдел народного образования назначил меня
с 22 августа 1938 года директором вспомогательной неполной
средней (семилетней) школы № 11 для трудновоспитуемых детей.
По окончании учебного года в 1939 году школу расформировали,
а всех учащихся передали во вновь открытую среднюю школу № 11,
где я и работал завучем (1940).


В январе 1942 года меня призвали в Красную Армию
и направили в распоряжение 14-того запасного стрелкового полка в г. Слободской.
Врачебная комиссия признала меня негодным к строевой службе
и я был назначен старшим писарем строевой части штаба полка.
В этой должности служил и был демобилизован 14 июля 1945 года.

Во время работы в штабе полка был начальником полковой библиотеки,
политруком хоз.бригады, политруком 8 роты 2 батальона и руководителем
кружка по истории партии для вольнонаемных работников.


В августе 1945 года управлением МВД по Кировской области был назначен
работать в Архивном отделе МВД, сначала – научным сотрудником в отделе
дореволюционных фондов областного ГОСАРХИВА,
потом - начальником ГОСАРХИВА Кировской области.

В 1958-59 годах – старшим научным сотрудником Архивного отдела УМВД
по Кировской области. В январе 1961 года вышел на пенсию и за работу
в архивных органах был награжден почетной грамотой Главного Архивного
Управления при Совете Министров СССР и ЦК Профсоюза.

Сначала получил пенсию общего значения, потом назначили персональную
пенсию областного значения, а 1 ноября 1987 года назначили пенсию
республиканского значения.

Как только я вышел на пенсию, коллектив Архивного отдела подарил
мне спиннинг и другие рыболовные принадлежности.
После я начал активно заниматься рыболовством.

Имею награды:
«20 лет победы в Великой Отечественной Войне 1941-45 гг.»,
«За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И.Ленина»
и Знак «50 лет пребывания в КПСС».

За время рыболовной деятельности поймал большое количество лещей.

_________________________________________________________-
*
ЖЖ arthem
Биография моего деда. сегодня забил в word записи,
которые делал еще школьником

[Иван]

Характерная биография кровососа.
И ведь даже не стесняются публиковать.....